На этой неделе в России отмечали День сотрудников органов следствия. 25 июля 1713 году Петр I издал именной указ «О создании следственной канцелярии гвардии майора Михаила Ивановича Волконского».
Сегодня у российского следствия скорее дурная репутация. Совсем недавно она была в очередной раз подмочена в связи с делом журналиста Ивана Голунова, когда доказательства были сфальсифицированы. Неоднозначные оценки получает и Следственный комитет: экономисты и предприниматели обвиняют его в том, что он грубо вмешивается в экономику, нанося ей тем самым вред. Мы поговорили о нынешнем состоянии следствия с бывшем следователем прокуратуры, основателем московской коллегии адвокатов «Адвокатское партнерство» и членом Совета при президенте России по развитию гражданского общества и правам человека Юрием Костановым. Он рассказал, на какие хитрости идут следователи, чтобы на невиновных людей заводить уголовные дела, как с этим бороться и нужно ли вводить конфискацию имущества как вид наказания.
«Следственный комитет топчет своими сапогами тонкие механизмы экономики»
— Юрий Артемович, недавно глава Следственного комитета Александр Бастрыкин заявил, что право должно «обеспечивать классовую гармонию» и предложил законодательно привлекать бизнес к финансированию нацпроектов. Цитирую: «Правовыми методами надо подключать наш большой и средний бизнес к реализации национальных проектов. Я обращаюсь с предложением о том, что надо разработать закон об участии бизнеса в реализации национальных проектов». Естественно, это вызвало тревогу со стороны ряда экономистов и предпринимателей. Как вы считаете, прав Бастрыкин в своих заявлениях или нет?
— Здесь возникает вопрос, а чем Бастрыкину не нравятся уже действующие законы в сфере экономики? Сегодня Следственный комитет и так топчет своими сапогами тонкие механизмы экономики. Теперь ему нужен каток, чтобы их давить? Мне непонятно, чего в итоге хочет добиться Бастрыкин. И, к сожалению, такие заявление делает не кто-нибудь, а председатель Следственного комитета страны. От его заявлений и его действий в жизни страны зависит очень многое. В том числе постоянное возбуждение уголовных дел, независимо от того, есть там признаки преступления или нет.
— Спустя некоторое время после этих слов было возбуждено уголовное дело в отношении основателя и топ-менеджеров компании «Рольф». Прозвучало много критики в адрес комитета, что он не способен сам оценивать активы и что такое вмешательство снижает инвестиционную привлекательность страны. Справедлива ли эта критика?
— Бизнесмены должны заключать гражданско-правовые сделки независимо от государства. Если в этой сделке видны признаки преступления, вот тогда надо вмешиваться, искать, что и почему. Но следователи об этом совершенно не думают. Можно много и долго рассказывать, как следователи нормальные гражданско-правовые сделки изображают в качестве преступных, возбуждают дела, эти дела расследуются месяцами, потом выбрасываются в суды, суды дублируют то, что написал следователь. В итоге это бумерангом ударяет по экономике. Нельзя такими методами регулировать экономику. Согласно Гражданскому кодексу, сделки — это нормальные отношения контрагентов между собой. Не может быть сделки, по которой один получает выгоду, а другой нет. Каждая сторона получает какие-то блага. Но в Следственном комитете хотят, чтобы все было иначе.
— Основатель компании «Рольф» Сергей Петров уверен, что уголовное дело против него имеет заказчика и связано с его политической деятельностью. То есть СК выступает неким инструментом давления. Как бы вы оценили такую роль СК в правовой системе? Действительно он выступает некой дубиной режима или это искаженное представление?
— Беда в том, что Следственный комитет вмешивается в дела компаний не для того, чтобы защитить нарушенные права человека. А для того чтобы как-то навредить экономической деятельности хозяйствующих субъектов. Очень часто люди, которые занимают активную гражданскую позицию, чьи мысли и идеи не совпадают с органами госуправления, становятся фигурантами уголовных дел. Следственный комитет здесь не исключение, он тоже этим занимается. Поэтому я не думаю, что Сергей Петров делает голословное заявление.
— Недавно глава Следственного комитета Александр Бастрыкин заявил, что для более эффективной борьбы с коррупцией необходимо открыть следователям доступ к банковской тайне на стадии доследственных проверок, вернуть конфискацию имущества как дополнительный вид наказания. С одной стороны, это может показаться здравым предложением с точки зрения борьбы с коррупцией. Но видите ли вы здесь какие-то подводные камни?
— Плохому танцору всегда что-то мешает. Зачем открывать банковскую тайну на доследственной проверке, какая тогда это будет тайна? Банковская тайна как средство защиты интересов хозяйствующих субъектов существует уже много сотен лет. Открывать ее можно только с судебного разрешения. Бастрыкина не устраивает такой порядок? Им не нравится порядок разрешения суда для производства следственных действий? Они постоянно кого-то подслушивают, читают чью-то переписку. Все это они объясняют борьбой с терроризмом и коррупцией. Но если у вас есть подозрения, так вы принесите их в суд и попросите у него разрешение, чтобы ни у кого не было сомнения, что ваши доводы не взяты с потолка. Аналогично это касается и проблемы банковской тайны. Следственный комитет хочет бесконтрольно хватать сведения о банковских транзакциях хозяйствующих субъектов и быстро их выворачивать наизнанку. Им нужна полная вседозволенность. Их уже даже не устраивает ограничение нашими судами. К сожалению, суды так часто с ними соглашаются, что они решили, что у них уже ничего просить не надо.
Что касается идеи конфискации имущества, то, на мой взгляд, в этом есть рациональное зерно. Объясняю почему. Когда эта статья была исключена из Уголовного кодекса, я присутствовал на одном совещании, где задал вопрос инициаторам этого решения, зачем они это сделали. Мне ответили, что, по сути, она бесполезна, поскольку заводы, фабрики и пароходы все равно никто не конфискует, а старая мебель им не нужна. При этом конфискация — это необратимая мера, как и смертная казнь. Даже если приговор отменят и имущество вернут, то оно будет уже не в том виде, в каком его изъяли, так же как и казненного человека невозможно вернуть к жизни.
Только по этим соображениям я категорически против. Когда у нас будет высокое качество следствия и реальная независимость и следователей, и судов, тогда я скажу, что конфискация полезна и нужна. Потому что обворовывают наше общество и государство все кому не лень, достаточно посмотреть на зарубежные виллы, отрезанные участки черноморских пляжей, которые все время уходят в чьи-то частные руки, и так далее. То есть на наших глазах присваивают Россию сомнительные люди. А раз так, то необходимо компенсировать вред, нанесенный стране, в том числе и конфискацией. Существуют такие люди, для которых свобода хозяйственной деятельности — это недопустимое благо. Мы не можем им делать такие подарки. Но сейчас и не то время, когда мы можем делать подарки следствию, потому что оно совершенно не может гарантировать отсутствие ошибок в своих решениях.
— Вы затронули тему коррупции. Бастрыкин объясняет последние уголовные дела против силовиков и чиновников следующим образом: «Следственный комитет ориентирован на то, чтобы поставить надежный заслон любым попыткам хищения выделенных бюджетных средств с тем, чтобы они расходовались строго по назначению». А как бы вы прокомментировали такую активность в последнее время?
— Партия сказала надо — комсомол ответил есть. Этот комсомольский задор Бастрыкина был бы хорош, если бы коррупция не разъедала и сам Следственный комитет. Кто из нас может быть уверен, что Следственный комитет, когда начинает кого-то разоблачать, на самом деле не выполняет заказ какой-нибудь группировки? Надо сначала наладить такой аппарат, который может нормально работать и на который можно положиться. Надо, чтобы следователи были независимы в своей профессиональной деятельности от постороннего влияния. Это же необходимо сделать и в отношении судей. Правда, еще никому не удалось добиться, чтобы судьи были независимы. А в отношении следователей — тем более. По действующему процессуальному закону следователь не независим.
Я свою юридическую работу начинал с работы следователем прокуратуры. Тогда в Уголовно-процессуальном кодексе была норма, по которой, если я не согласен с письменными указаниями прокурора, а это был мой прямой начальник, то я вправе был не выполнять его указания. В таком случае я должен был обратиться к вышестоящему прокурору, который должен был или отменить указание, или вернуть другому следователю. Нельзя было таким образом насиловать следователя. Это дело должны были бы передать другому следователю. У меня были такие случаи в моей личной практике. Вот это реальная гарантия независимости следователя. Сегодня этого нет.
«Палочная дисциплина — это врожденный порок чиновничьей системы, не только следствия»
— В последние годы в России имеют место случаи, когда следователи заканчивают жизнь самоубийством прямо на рабочих местах. Самое громкое из них было совершено в 2016 году в Уфе. В своем предсмертном видеообращении тот следователь пожаловался на свою начальницу: «Я устал, что меня постоянно ругают, пытаются на меня оказать давление». В марте этого года следователь покончил с собой в Казани. Как вы оцениваете психологическую атмосферу внутри следственных органов?
— Я понимаю этих следователей. Я сам, когда начинал работу следователем, был охвачен романтическими мотивами. Мы шли, чтобы бороться с преступностью, привлекать виновных, защищать невиновных от чьих-то посягательств. И когда такой молодой следователь натыкается на жесточайшее сопротивление собственного начальства, когда его заставляют возбуждать необоснованно дела на невиновных людей, в такой ситуации у сотрудника возникает когнитивный диссонанс. Хотел служить добру, а его заставляют служить злу. Многие из этих ребят недостаточно закалены и не способны сопротивляться злу. Для некоторых это означает разрушение всей жизни. Но, несмотря на подобные трагедии, в следствии все равно ничего не меняется.
— Тот же покончивший с собой следователь заявил: «Ежемесячно нам ставят прогноз, если мы его не выполняем, то с начальника следствия в первую очередь спрашивают за это. А в течение месяца она пытается нас загрузить, чтобы мы любым способом выполнили этот прогноз». Что делать с палочной дисциплиной, как ее искоренять?
— Палочная дисциплина — это врожденный порок чиновничьей системы, не только следствия. Искоренить ее неимоверно сложно. Гораздо легче ее сохранять, потому что это такой примитивный способ оценки работы человека: поймал — расследовал — в суд, поймал — расследовал — в суд, и так далее. Мыслить в такой схеме не нужно.
Приведу пример конкретного дела, которое наглядно показывает все это безобразие. Человек был командиром авиатехнической базы ВВС России. Его туда назначили, чтобы прекратить разбазаривание колоссального имущества, которое на этой базе хранилось. Он сумел прекратить безобразие, но это сразу ущемило интересы тех, кто растаскивал имущество. На него началась охота и после этого на него были возбуждены уголовные дела по абсурдным поводам. Эта абсурдность была доступна даже студентам третьего курса юридического факультета. Сперва его хотели представить расхитителем имущества. Получая съемную квартиру, он включил в состав семьи тещу. Военные прокуроры и следователи обвинили его в том, что благодаря этому он получил квартиру большей площади (на девять квадратных метров), дескать, он украл эти метры. Правда, не объяснили, что именно он похитил: кусок коридора, лоджию или часть кухни. Когда его перевели в другой гарнизон и при получении квартиры он опять упомянул тещу в качестве члена семьи, его опять обвинили в хищении. Надо ли говорить, что обе квартиры как были, так и остались в собственности обороны. В конце концов его обвинили и осудили за то, что якобы по его вине из-за чрезмерной снеговой нагрузки обрушилась кровля на одном из хранилищ этой базы. Возбуждать и направлять в суд и добиваться осуждения по таким абсурдным делам следователи и сотрудники прокуратуры могут только под палкой.
Вот вам иллюстрация того, что делают следователи в условиях палочной дисциплины. Следователи пишут всякую ерунду в полной уверенности, что она пройдет в суде. И она, к великому сожалению, проходит. Потому что рука руку моет, и следователи уверены, что никто ничего не сделает. А прекращать дело, в понимании следователя, ни в коем случае нельзя. Начальство требует, чтобы в течение месяца было расследовано столько-то дел с хорошим результатом. Это важно для статистики.
— Недавно резонанс в обществе вызвало дело журналиста Ивана Голунова, которому подбросили наркотики. Насколько укоренена в следствии практика фальсификации доказательств, возможно ли ее искоренить?
— Незаконные приговоры были и в советское время. Но если тогда такие приговоры были скорее исключением из правил, то сегодня это стало правилом. В том числе с помощью фальсификации самых разных доказательств.
Как с этим бороться? Во-первых, каждое последующее контрольное действие должно быть надежным. Пока что это контроль собственного начальства. Во-вторых, это прокурорский контроль. В-третьих, это контроль суда в ходе судебного разбирательства. Здесь тоже нужно разобраться с судьями.
Что касается ведомственного контроля, то приведу один пример. Следователи центрального аппарата МВД, расследуя одно крупное уголовное дело, решили избавиться от одного защитника. Они стали вызывать его к себе, он не явился, потому что по закону нельзя допрашивать защитника. Они быстро сочинили протокол допроса, которого не было, принесли его начальнику отдела. Этот начальник выдал постановление об удалении защитника из дела, потому что он стал свидетелем. Я долго обжаловал это решение, в итоге мне удалось достучаться до самого верха: вмешался председатель Верховного суда, и это решение было отменено. Но все равно был нанесен ущерб этому делу, ведь большую часть времени этот защитник не мог участвовать в деле, а значит, не мог качественно защищать своего подзащитного. Дальше я попытался добиться наказания следственных начальников, и мне это не удалось. Мне все сказали: «Что вы, какое нарушение законов, оставьте нас в покое» — и прекратили со мной всякую переписку. Не хотят они своих наказывать, а свои готовы все что угодно сфальсифицировать.
Посмотрите, что сейчас творится с митингующими. Постоянно кого-то задерживают и наказывают за то, что они якобы оказывали неповиновение. Всякое неповиновение может быть наказуемо, если были законными действия полицейских. Но когда человек спокойно стоит и с кем-то разговаривает, а на него сзади налетает пара бугаев, заламывают ему руки и бьют его головой об асфальт, разве это законные действия? А потом ему говорят, что он не повиновался полиции. Вот недавно был такой случай, там человеку даже сломали руку. И его же потом оштрафовали за неповиновение на тысячу рублей. Судья, который его признал виновным, клятвопреступник, потому что все судьи перед вступлением на должность дают клятву вершить правосудие по закону и совести. Какими же зверьми должны быть эти самые полицейские, которые невинным людям начинают ломать руки. Таких людей нужно держать в психушках и вкалывать им галоперидол, а им доверяют оружие и выпускают с ним на улицу против безоружных людей.
Теоретически должны стоять преграды: прокурорский надзор и суд. Они должны неумолимо соблюдать права защиты и не должно быть такой ситуации, когда ходатайства защиты остаются без удовлетворения. А у нас практика рассмотрения ходатайств совершенно безобразная. Не случайно у нас сейчас по инициативе Верховного суда наконец будут отдельные суды —апелляционные и кассационные. Смысл этой новации в том, что эти суды отделяются от судов первой инстанции и, соответственно, они не связаны с заботой о стабильности приговоров, а потому с большей вероятностью будут отменять незаконные приговоры. К сожалению, в эти суды можно будет направлять жалобы не по всем делам, а только по некоторым. Остальные дела будут рассматриваться в прежнем порядке.
«Большинство следователей не умеют читать закон»
— Есть экспертное мнение, что следствие в России — это вообще лишняя прокладка, из-за которой все действия повторяются. Сначала оперативник проводит осмотр, затем следователь проводит обыск. Оперативник проводит опрос — потом свидетель проводит допрос. Увеличивается бюрократизация. А кроме того, некоторые эксперты не видят целесообразности для выделения Следственного комитета в отдельный орган. Это тоже некий балласт на правоохранительной системе. Что вы думаете на этот счет?
— Я занимался этой проблемой, еще работая в прокуратуре. Когда следствие было в прокуратуре, конечно, законность расследования была выше. Но это тоже было плохо для прокурорского надзора. Когда следователь с прокурором получал зарплату в одном окошке, когда он был его подчиненным, то фактически это был не прокурорский надзор за следствием, это был ведомственный контроль, потому что все решения следователя, как правило, согласовывались с прокурором. И прокурор, осуществляя надзор за следствием, фактически осуществлял надзор за теми действиями, которые были исполнены по его совету. Это было плохо. Эту пуповину следовало разрезать, что в итоге и произошло.
Но у этой медали появилась обратная негативная сторона. Одновременно были обрезаны надзорные полномочия прокурора. В чьем воспаленном мозгу родилась мысль освободить следователя от прокурора? В результате следователя тихонечко стали прогибать под оперативно-разыскные службы. Следователи МВД формально независимы. Но в каждом райотделе благополучие следователя зависит от начальника управления. И всегда в этих службах следствие — не самый любимый ребенок, для них любимый ребенок — это раскрываемость преступлений, то есть оперативно-разыскные подразделения. Потому что когда следствие находится в этих органах, оно от этого страдает.
И если рассуждать формально, то Следственный комитет как отдельный орган должен работать эффективнее. Некоторое время Следственный комитет существовал без всякого надзора. Затем потихоньку прокуратуре стали возвращать некоторые функции надзора. Затем Бастрыкин и сам понял, что нужен надзор, и не случайно в Комитете было учреждено подразделение процессуального контроля.
— Мы обсудили с вами пороки и изъяны следствия. Что вы можете предложить для его реформирования?
— Реформу нужно начинать с правосудия, а не следствия. Если в судах ничего не поменяется, то и нет особого смысла менять следствие. Если реформировать судебную систему, то все недостатки и оперативников, и следователей будут выявляться на стадии суда. Дела с нарушениями и ошибками все равно не пройдут через суд. Это будет их стимулировать качественно вести дела.
Если говорить о следствии как отдельной системе, то я бы начал с кадровых проблем. Сегодня большинство следователей не умеют читать закон. Они не умеют писать постановления о привлечении в качестве обвиняемых. Например, в моей практике было, когда женщину осудили за превышение полномочий в коммерческой организации. По этой статье состав преступления будет, только если нарушение произошло в целях извлечения выгоды. Это формулировка диспозиции статьи 201 Уголовного кодекса. А состав преступления — это совокупность признаков необходимых и достаточных. В ее деле выгод для себя и других лиц не было. Следователь это должен понимать? Но он этого в упор не видел. Ему объясняешь, закон цитируешь, а он на тебя смотрит рыбьим взглядом и повторяет одно и то же.
Или возьмем нашумевшее дело сестер Хачатурян. Следователь долгое время не видел самооборонных обстоятельств этого дела. Следователи на всякий случай вменяют все, что можно вменить. Они собственного дядюшку могут назначить римским папой и сами себе подписать смертный приговор, как писал когда-то Маяковский. Следователей нужно серьезно учить. Их сейчас учат устанавливать абсолютную истину, в их варианте это означает: что следователь написал, то и является истиной. Но вылезать за рамки доказанного уже нельзя, только потому что следователь считает иначе. О чем думают следователи, когда пишут свои постановления? Наверное, о хорошей выпивке, о девочках, о том, как хорошо провести выходные. Но вовсе не о том, чтобы грамотно написать постановление о привлечении в качестве обвиняемого, чтобы искать те обстоятельства, которые характеризуют преступление.
Сухой остаток. Надо, чтобы следователь, сидящий на земле, был независим, умен и грамотен. С умом сложно, а грамотность можно обеспечить. У нас достаточно юридических вузов с сильным преподавательским составом. Есть система повышения квалификации и так далее.