Среди вопросов, которые сегодня нередко обсуждаются в нашем обществе, всплывает и проблема, связанная с возрождением и становлением российского казачества. Оно уже играет немалую роль в жизни России – как сила, помогающая поддерживать безопасность и порядок, а в пограничных районах – и обороноспособность страны.
Не случайно президент Владимир Путин одобрил предложение своего полпреда в Северо-Кавказском федеральном округе Юрия Чайки (кстати, бывшего генерального прокурора РФ) превратить казачьи формирования в составную часть общегосударственной Росгвардии.
Естественно, на территориальной основе. То есть казаки будут служить и поддерживать порядок по месту жительства, по месту своей постоянной дислокации. Зачем все это нужно? Чтобы понять сей феномен, следует углубиться в историю и вспомнить, чем с незапамятных пор занимались казаки и какие задачи они решали. Здесь много неоднозначного, противоречивого и сложного. Но жизнь не стояла на месте, а бурно менялась. Вместе с ней, само собой, менялось и русское казачество.
Что они делали?
По мнению крупнейшего знатока казачьей истории белоэмигрантского исследователя Андрея Гордеева (полковника царской армии, жившего в послереволюционные времена во Франции), казаки занимали в имперскую эпоху особое положение.
«В УСЛОВИЯХ СТРОГО ЦЕНТРАЛИЗОВАННОЙ СИСТЕМЫ ГОСУДАРСТВЕННОГО УПРАВЛЕНИЯ, – ПИСАЛ АНДРЕЙ ГОРДЕЕВ, – КАЗАЧЬИ ОБЛАСТИ СОСТАВЛЯЛИ ИСКЛЮЧЕНИЕ, ПОЛЬЗОВАЛИСЬ ИЗВЕСТНОЙ АВТОНОМИЕЙ И УПРАВЛЯЛИСЬ НА ОСНОВЕ «ОСОБОГО УЛОЖЕНИЯ ОБ УПРАВЛЕНИИ ВОЙСКА ДОНСКОГО», РАСПРОСТРАНЯВШЕГОСЯ И НА ДРУГИЕ КАЗАЧЬИ ОБЛАСТИ.
В составе Российской империи имелось 12 казачьих областей, восемь из которых были созданы в целях государственной обороны искусственными средствами правительства. Население их составила часть казаков, выведенных из бывших областей, пополненных служилым людом и охотниками («охочими» добровольцами – Я.Е.). Только четыре области сложились исторически, без вмешательства государственной власти. Эти области донских, гребенских (или терских), яицких, или, переименованных после пугачевского бунта в уральских, и днепровских казаков. Последнее – Днепровское войско прекратило существование при Петре I, и части его впоследствии были использованы для организации Кубанского войска. Но это была эпоха, когда все войска входили в состав империи, – царствование Екатерины II.
Время и условия зарождения казаков уходят в глубокую древность и до настоящего момента составляют нерешенный вопрос. Официальная русская история считает, что население казачьих областей было образовано выходцами из русских княжеств, не мирившихся с тяжелым бытом русской действительности и искавших более выгодные условия на окраинах русских владений, в пределах Дикого поля. Беглецы эти, по мнению историков, объединялись в ватаги и затем, образуя более крупные группы, устраивали жизнь на основе свободы и равноправия. Таким образом, по мнению большинства русских историков, «беглым людом» из русских княжеств был создан народ с уникальным бытом, внутренней общественной организацией, военным укладом и тактикой, не свойственной не только русской, но и европейским армиям».
Сами казаки, впрочем, придерживались порою весьма экзотических взглядов на свое изначальное происхождение. Некоторые из них – грамотные, хорошо образованные – утверждали даже, что казаки вообще не имеют ничего общего с русским народом, а в прошлом принадлежали к пришедшим из Азии племенам, но позднее обрусели, заговорили по-русски и приняли святое крещение. В широкой казачьей среде охотно повторяли такие доводы. Так, удальцы-донцы полагали, что они ведут свою генеалогию от черкесов и иных горских жителей, но, поскольку осели в России, то и постигли многие русские обычаи. На вопрос о национальности они традиционно отвечали: «Я не москаль, а русский – по закону и вере православной, но не по природе».
Особенностью казачьего быта, отмечает Андрей Гордеев, была жесткая военная организация всего жизненного уклада, свойственная всем кочевым народам (или, как их называют ученые, «номадам»). Казаки, спору нет, не относились к кочевникам, поскольку жили оседло и вели домашнее хозяйство, но их внутренние «ритмы» слагались под сильным влиянием кочевого этнического окружения. Борясь же с враждебными кочевниками, они были вынуждены постоянно готовиться к войне, к крупным и мелким стычкам с агрессивными и жадными до легкой добычи соседями.
Вероятнее всего, что казачьи поселения (иногда их именуют куренями) возникли за пределами Государства Российского и в условиях, от него почти независимых. Отношения казаков с царским Кремлем шли весьма последовательным путем, меняясь в соответствии с потребностями очередного исторического этапа:
1) совершенно самостоятельный статус;
2) несение пограничной службы по обоюдовыгодному договору с Московскими князьями;
3) служба по крестоцеловальной присяге;
4) вхождение в состав Великой России в качестве неотъемлемой и верноподданной ее части.
Однако казаки сохраняли твердое право на занимаемые ими земли, что гарантировалось указами русской верховной власти. Во внутренних вопросах они обладали относительной независимостью от престола и административного аппарата: как атаман, так и его главные помощники избирались общим голосованием, а основные проблемы решались на казачьих сходах. Донцы именовали их Войсковым кругом, а днепровцы (за ними – и кубанцы) – Радой. Любопытно: большинство специалистов объясняют обычай сравнительно свободных выборов явным казачьим заимствованием у новгородцев, отличавшихся от жителей других русских центров приверженностью к вольным нравам. В XVI веке обитатели Господина Великого Новгорода, опасаясь нажима со стороны авторитарной Москвы (особенно после жуткого разгрома града на Волхове опричниками Ивана Грозного в январе 1570 года), массово бежали на юг и вливались в казачью среду. Правда, регулярные народные собрания (вече) были свойственны всем народам в эпоху элементарного государственного устройства.
Так было в Древней Греции, так было в средневековой России. И там, и здесь эти собрания носили чисто городской характер, и их полномочия никогда не распространялись на всю страну. Разумеется, такая форма политического воздействия на жизнь была возможно только при ограниченных размерах данного, выражаясь – не без некоторой натяжки – современным языком, «субъекта федерации». Дольше всего эта система существовала в двух местах – Новгороде и казачьих районах. Но с развитием общественной жизни, с расширением территориальных пределов подобная модель переставала отвечать широким запросам местных жителей. Общие собрания (весьма обременительные для занятого будничными делами простонародья) отживали свой век, принимая новые, более удобные для изменяющихся условий формы.
Правда, казаки оказались упрямее новгородцев, да и находились они гораздо дальше от крепостнической Москвы. Войсковые круги и Рады служили для казачьей массы символом вольности и самостоятельности. Вместе с тем, общее собрание как постоянный способ политических решений были в XVI столетии уже некоторой архаикой. Это отражалось и на практике: так, на донских Войсковых кругах по берегам нижнего Дона отсутствовали жители «верховых» станиц, и вопросы, касавшиеся всех казаков, обсуждались без их участия. Добавим, что собрания казаков, как и новгородцев, проходили зачастую при шумных конфликтах, отчего их именовали «раздорами на Дону». Вспыхивали даже вооруженные стычки, что также вело к поискам более устойчивых видов внутреннего управления.
Ближе к Москве
Попутно с усложнением жизненных условий менялись и связи казачества с самодержавной Москвой. На то, пишет Андрей Гордеев, имелось немало веских причин. Не секрет, что казачьи поселения на Дону, Тереке и Яике (Урал-реке) были ощутимо отодвинуты от державных русских центров к районам обитания кочевых племен, набеги коих они призваны были мужественно отбивать. Конечно, казачьи рати и казачьи семьи остро нуждались в продовольствии, военно-технических поставках и всевозможной поддержке со стороны монаршего двора. По мере расширения Московской государственной территории русские земли сливались в одно целое, приближаясь к казачьим «зонам». Влияние Кремля возрастало, и казаки волей-неволей становились своеобразными заложниками меняющейся ситуации.
Им приходилось считаться с новыми обстоятельствами, где-то «грешить» против своей исконной независимости и скрепя сердце мириться с подчинением Москве. Нельзя забыть: роль казачества в нашей истории велика и продуктивна. Недаром вслед за тем, как на наших южных рубежах удалось либо отбросить, либо покорить кочевников, устранив даже призрак набегов и налетов, русское правительство буквально повернулось лицом к сынам вольных степей. Их внутренний быт очень уважительно воспринимался в Кремле, а бояре и чиновники высоко ценили и казаков, и их сноровку, и их бранную силу.
Мы, к сожалению, имеем довольно скудные познания по истории казачества. Так, почти неизвестно, что в наших летописях содержались интереснейшие сведения о казачьих ратях в составе золотоордынских войск, об участии их в отрядах великих князей Московских – предшественников первого официального русского царя Ивана IV Грозного (то есть в эпоху стагнации и распада Золотой Орды). А, между тем, контакты казачьей верхушки с Московскими князьями на протяжении всего русского державного пути вплоть до правления Ивана Грозного не прекращались ни на минуту. Собственно, с царя Ивана Васильевича и начинается «писаная» история нашего казачества, основанная на государственных актах, кои рождались под сводами царских Приказов.
Казаки были крайне нужны нашей верховной власти. Ведь, выходя после так называемого «стояния на Угре» из-под ордынского ига, Русь переживала еще состояние раздробленности. Часть земель, исторически входивших в нее, пребывала в руках удельных князей, которые думали только о собственной выгоде, а часть была оккупирована польско-литовскими захватчиками. Предстояло слить разрозненные области в одно целое. Для этого требовались сильная власть великого князя Московского и жестко централизованная «сетка» управления. Делу помогали и объективные общие факторы – единые для всех русский язык и православная вера.
Нельзя было обойтись и без крепких казачьих поселений. И некоторые историки, сообщает Андрей Гордеев, приписывают великим князьям (особенно первому русскому царю Ивану Грозному, надевшему на себя в январе 1547 года шапку Мономаха) главную заслугу в создании казачьих станиц. Но очевидно, что спустя всего лишь пять лет по восшествии на престол, в разгар Казанского похода, он имел под рукой не менее 10 тысяч казаков. Ясно: эти хорошо подготовленные силы были сформированы отнюдь не за короткий отрезок времени. По мнению знаменитого русского литератора Николая Карамзина (1766 – 1826), казаки как этнос, а казачьи сотни как военная величина существовали на Руси еще до Батыева нашествия, то есть до катастрофического для нас XIII века.
На караул!
Войдя в пределы единого Российского государства, казаки служили в полках легкой конницы («иррегулярной кавалерии», то есть кавалерии, еще не обладавшей четкой структурой). Лошади и экипировка приобретались за свой счет. Сии расходы были компенсированы земельными наделами, а также льготами – рыбными и охотничьими промыслами, беспошлинной торговлей, пчеловодством и винокурением. Казаки занимались также скотоводством, а в былые времена забирали себе военную добычу. Земледелие вплоть до 1690-х годов находилось в казачьих местностях под строгим запретом, поскольку тамошняя верхушка опасалась, что Москва закрепостит вольных бойцов и они попадут под тяжелую боярскую руку. Все мужчины подлежали обязательной ратной службе. Под русскими знаменами сражались казачьи части, входившие в состав кавалерийских дивизий как четвертые полки. Создавались и отдельные казачьи дивизии.
История казачества неотделима от непрерывных тяжелых войн по защите собственных земель и от походов в рядах русской армии. Для своей безопасности вольные сыны степей строили казачьи городки, располагавшиеся – по стратегической необходимости – на далеких отечественных окраинах. Они возводили сии форпосты на удобных для обороны «квадратах», обносили их высокими насыпями, окапывали глубокими рвами и окружали выставленными со всех сторон пушками. Если несколько таких городков по каким-то причинам оказывались рядом друг с другом, их превращали в цепочку пограничных крепостей и единый военный лагерь. Царское правительство обычно снабжало эти «точки» достаточным количеством провианта и снаряжения.
В XVI веке насчитывалось около 20 тысяч донских казаков. В походы, как правило, уходили до двух третей мужчин, а одна треть оставалась дома – для защиты общего добра в случае кочевого натиска и для замены полевых полков после их трехлетней походной службы. Казаки никогда не просили Кремль о войсковой подмоге, о присылке к ним московских полков. Нет, им требовались только припасы – хлеб, сукно, деньги, порох, свинец, пушки. В принципе казачьи области управлялись на основе «Особого Положения» и несли весьма тяжелые служебные повинности. Поэтому казаки не хотели делиться своими правами с другим, неказачьим населением, во множестве проживавшим в служилой среде. Полноправными гражданами были лишь казаки, а все прочие имели «штамп» иногородних и ограничивались в правах.
Донское войско, как и иные аналогичные войска (в частности, Запорожское), делилось на военные округа, станицы и хутора. Бывало, что несколько семей (прежде всего у запорожцев) составляли курень. Во главе всех этих образований пребывали соответствующие атаманы. Иногородние жители не подчинялись казачьим властям, находясь под управлением уездных начальников, посредством которых «перетекали» в общероссийскую административную систему. Из-за сложных военно-служебных условий, надолго отрывавших казаков от домашнего хозяйства и лишавших их возможности заниматься каким-либо трудом, кроме скотоводства (а с конца XVII века – и земледелием), все работы торгово-ремесленного свойства попали в руки «иногородних».
Немалые внутренние изменения в казачьем быту произошли (разумеется, не сразу) после того, как вольные сыны степей принесли в 1671 году крестоцеловальную присягу царю Алексею Михайловичу на верную службу, чем поставили себя в изрядную зависимость от Кремля. Но еще до начала XVIII века (а государь Алексей умер в январе 1676-го) над казачьими областями стояли атаманы, избиравшиеся общим голосованием на один год. С Петра I – младшего сына Алексея Михайловича – порядок изменился: казаки отныне представляли на усмотрение повелителя имена трех кандидатов, а его величество «соизволял», как выражались тогда, утверждать одного из них. «Генеральные» казачьи собрания были упразднены, и вместо общей делегации в столичный дворец ехали выборные посланцы от разных округов и станиц.
Не грех добавить: казаки не только служили царям и Отечеству. Определенная часть их нередко оказывалась «дрожжевой палочкой» народных мятежей и возмущений. Достаточно вспомнить бунты Ивана Болотникова, Степана Разина, Кондратия Булавина и Емельяна Пугачева. Но как веревочка ни вейся… После разгрома пугачевщины и казни самого Емельки при Екатерине II в январе 1775-го на московской Болотной площади жизнь всех слоев казачества повернулась на 180 градусов. «Восстание, поднятое казаками, – размышлял известный русский историк Сергей Платонов, – постепенно затихло, и в нем вольное казачество спело свою последнюю песню. Под действием государственных порядков оно потеряло окончательно свой давний оппозиционный склад и превратилось в пограничную милицию, послушную правительственному руководству. В роли такой милиции оно продолжало существовать не только на реке Яике (с тех пор переименованной в Урал), но и на реках Тереке и Кубани. Усмирено было и крестьянство». Этот момент во многом и объясняет отсутствие крупных крестьянских волнений в XIX веке – вплоть до отмены крепостного права.
Под крыльями двуглавого орла
Вцарствование внука Екатерины Алексеевны императора Николая I (прадеда Николая II), то есть в 1825 – 1855 годах, «атаманский порядок» был вновь пересмотрен. Атаманом всех казачьих войск Российской империи стал отныне наследник цесаревич, а на местах ставились уже его заместители – «наказные» атаманы. Их назначал царский престол из лиц неказачьего происхождения, а войсковые атаманы-казаки отошли в прошлое. Правда, окружные атаманы являлись природными казаками, но ставили их наказные «коллеги». Выборное же начало сохранилось для станичных и хуторских атаманов. Вот и все, что уцелело от стародавней казачьей демократии!
Назначение великого князя престолонаследника Атаманом всех казачьих войск России было подано как высочайшая милость. Но для трех миллионов казаков это стало очевидным ущемлением их стародавних прав и свобод, что лишало людей чувства хозяев на своих землях. Однако повернуть колесо истории вспять было невозможно. Казачья служба под штандартами регулярных русских войск продолжалась в действительном «режиме» четыре года плюс восемь лет – в режиме льготном. На этой второй стадии казаки пребывали в составе так называемых второ- и третьеочередных полков. Они жили дома, среди членов своих семей, вели хозяйство, но обязаны были исправно содержать обмунидирование, прочую экипировку и боевого коня, причем военные смотры проводились ежегодно и на них приходило местное начальство.
Для укомплектования запасных полков командным составом разных уровней при Войсковых управлениях и окружных атаманах находились квалифицированные офицерские кадры. Обычно после трехлетней службы в «действительных полках» казачьи офицеры обретали льготный статус и, не будучи уже связаны обязательной службой, поступали в случае войны во второ- и третьеочередные полки. Казак призван был думать до 35 лет о возможном участии в дальних походах, что налагало на него, прямо скажем, нелегкое бремя. Он не мог заниматься ничем, кроме скотоводства и земледелия. Очень дорого стоили добрый конь и хорошее обмундирование. Но казаки крепко держались своего бытового уклада и берегли, по мере сил, остатки легендарной автономии.
Кстати, по размеру земельных наделов и имущественному положению казачьи области считались – сравнительно с крестьянскими районами – весьма богатыми и преуспевающими. Казачье население отличалось хозяйственной рачительностью и особой привязанностью к своим земельным участкам. Следует иметь в виду: при наличии консолидирующих моментов – русского языка, православной веры, сходных систем образования и вековой совместной жизни под царским скипетром – каждая казачья область имела свои психологические особенности. Объединяла же их, помимо перечисленных факторов, привязанность к земле и привычным порядкам. Они сумели отстоять себя и от ордынского ига, и от более поздней крепостной зависимости.
Некогда у них были навыки гражданских свобод, и, несмотря на систематические ущемления таковых со стороны державного престола, навыки эти продолжали храниться в их сердцах и почитаться в их памяти. При подобных умонастроениях они участвовали во всех бранях XIX столетия – и в 1812-м, и в разгар «малых» битв с турками и персами, и во время Крымской кампании 1853 – 1856 годов, и на пике Русско-турецкой войны за освобождение Болгарии в 1877 – 1878-м, и на сопках Маньчжурии – против японцев в 1904 – 1905-м, и, наконец, на «галицийских кровавых полях» Первой мировой. Затем они по-своему встретили всеохватный пожар очистительно-истребительной революции.